1
ЗАКОНЧЕН ТРУД
Ночь не дышала восторгом сладострастия. В обледеневшее стекло стучали голые ветви ирги, просясь в тепло и уют. В трубе, которая напрямую соединяла титан ванной с окружающей атмосферой, свирепо завывало, как будто туда забралось лохматое и пучеглазое существо, а назад выбраться никак не могло, а потому просило о помощи.
Из спальни несся рокот крепко спящей Катерины Васильевны, засыпавшей сразу после программы «Спокойной ночи, малыши». Время от времени за плинтусами раздавался мышиный писк, веселый и дружный, как на молодежной дискотеке. Музыки бы тут не помешала.
Плод девятилетнего труда созрел. И может быть, даже чуток перезрел, слишком уж он получился объемистым. Но это даже неплохо. Чем более выдержано вино, тем дороже за него платят и с большим удовольствием пьют. Однако оценят ли современники и потомки то, что сделал Петр Громушкин для них? О! эта вечная неблагодарность людская! Он поднял над столом две толстых папки и держал их в вытянутых руках, пока руки не устали. Да! Потянет на килограмма два – два с половиной! Два с половиной кило мыслей! Всего же 917 страниц формата А4.
Можно было бы по этому случаю на всю деревню устроить карнавал или шествие, закатить пирушку, созвать множество людей, произносить тосты и вопить «Горько!» Но Петр Громушкин знал, что ничего этого не будет. Человечество вступило в новую эпоху своего существования в декабрьскую ночь двухтысячноэнного года, даже не заметив этого… Ох, уж это человечество! Об этом ведал лишь Петр Громушкин. Но не будить же ему соседей, супругу, односельчан?
Он вздохнул, погладил папки и отправился спать. Ночью ему приснился кошмарный сон: будто его послали в город на курсы повышения квалификации, а он, вместо посещения курсов, беспробудно пьянствовал. Уже и курсы закончились, а он всё пьет и пьет.
2
ВЫХОД В СВЕТ
Никанор Аполлонович Брудер работал главным эквилибристом в местном ЗАО. С рабочих участков ему приносили наряды, табели, ведомости, накладные, он цифирки, где уменьшал, где увеличивал, где нулик подпишет, где единичку, где подотрет, где от себя что-нибудь подпишет. И прыг-прыг к директору. Тот, поморщившись, полистает бумажки, подмахнет подпись, с этими бумажками Никанор Аполлонович прыг-прыг вниз к себе в кабинет и опять с циферками позабавится. Придет работяга за получкой, а ему на руки ноль целых пять десятых. « Как так? – начнет он возмущаться. – Мантулил весь месяц, как ишак!
- Да вот так же!
И Никанор Аполлонович подсунет ему под нос табели, путевки, накладные всякие.
- Ваши будут?
- Да вроде бы!
И Никанор Аполлонович понесет, понесет. Внимает ему работяга, вроде бы русские слова, а ничегошеньки не поймешь. Вздохнет он тяжко, надвинет шапку на лоб и вон из конторы.
Верой и правдой служил Никанор Аполлонович директору-самодуру. Все его прихоти исполнял. А всё одно! Дурак да тупица, да ушибленный на всю голову – только и слышал он от директора. А потом и вовсе перевел Никанора Аполлоновича в склад по запчастям. А он и там давай манипулировать с циферками. Всё подчищает да исправляет. Да и заигрался до того, что и сам уже не может понять, что к чему. Выгнал его тогда директор совсем. Еще и матершинными словами вдогонку припечатал. И двинулся Никанор Аполлонович в школу детишек уму-разуму учить. Для него даже специально предмет бухгалтерии завели.
К нему-то Петруха Громушкин на следующий день, благо, что была суббота, выходной, и направил стопы, плотно прижав к телу папки. Когда он зашел на веранду, то поразился мешкам, сложенным чуть ли не до потолка. Из дырки на одном мешке он увидел зерноотходы. Это не то, чтобы разочаровало, но несколько подточило авторитет Никанора Аполлоновича в глазах Громушкина. Он-то был уверен, что такие люди только за книгами сидят да сами что-нибудь в тетрадь чиркают, всякие мудрые соображения. А тут надо же! Зерноотходы до потолка, значит, свиней держит и прочую живность. Мда-с! Вон оно как!